Эди разгорячилась и заскакала вокруг стола, рассказывая свою историю, а я тем временем давил косяка на ее ляжки.

– Я возвращаюсь и говорю ребятам: «Стол – наш». Наконец, этот тип за столом до последнего шара доходит, а тут подваливает его корефан и говорит: «Эй, Эрни, я слышал, ты стол уступаешь?» И знаешь, что он отвечает этому парню? Он говорит: «Да-а, отдаю вон той суке!» Я это услышала, и у меня аж ПОБАГРОВЕЛО в глазах всё! Этот тип нагнулся над столом последний шар послать, я беру кий и, пока он там изгибается – хрясь по башке изо всей силы. Парень плюхнулся на стол как мертвый. А в баре его знали, поэтому его кореша понабежали, а пока суд да дело, мои друзья меня утащили. Господи, что за махаловка была! Бутылки летят, зеркала бьются… Уж и не знаю, как мы оттуда выбрались, но выбрались. У тебя говна не найдется?

– Найдется, только я скручиваю не очень хорошо.

– Ладно, я сама этим займусь.

Эди забила тугой тонкий штакет – как профессионалка. Соснула его, вдыхая со свистом, потом передала мне.

– И вот, значит, возвращаюсь я туда на следующий вечер, уже одна. Хозяин, он же – бармен, меня узнал. Его зовут Клод. «Клод», – говорю я ему, – «ты извини за вчерашнее, но тот тип возле стола – полная сволочь. Он меня сукой обозвал».

Я разлил всем снова. Еще минута – и ее груди окажутся снаружи.

– Хозяин говорит: «Ладно, всё нормально, забудем». Гляжу – парень, вроде, ничего. «Что пьешь?» – спрашивает. Я тусуюсь немного по бару, пропускаю на шару два-три стаканчика, тут-то он и говорит: «Знаешь, мне бы еще одна официантка не помешала». – Эди дернула еще разок и продолжила: – Он мне о первой своей официантке рассказал: «Она мужиков-то завлекала, да с ней хлопот много было. Одних парней с другими стравливала. Постоянно на сцене была. Потом я обнаружил, что она на стороне подзарабатывает. Пользуется моим баром, чтоб пизденку свою пристраивать!»

– В самом деле? – спросила Сара.

– Он так сказал. Ладно, и вот он предлагает мне место официантки. И говорит: «Никакого жульничества на работе!» Я ему посоветовала поменьше пиздеть, я не из таких. И подумала, что, может, теперь получится скопить хоть немного и поступить в Калифорнийский Университет, и стать химиком, и французский выучить – мне этого всю жизнь хотелось. Потом он говорит: «Зайди-ка сюда, я хочу тебе показать, где мы храним излишки товара, и к тому же у меня там есть форма, я хочу, чтобы ты ее померяла. Ее ни разу еще не надевали, я думаю, она как раз твоего размера». И вот я захожу в этот темный чуланчик с ним, и он там пытается меня облапать. Я его отталкиваю. Тут он говорит: «Ну, поцелуй меня только – слегка». «Отъебись», – говорю. Он лысый и толстый, и коротышка, и зубы вставные, и черные бородавки на щеках, а из них волосы растут. Он втащил меня туда – цап за жопу, а другой рукой – за сиськи, и обмусолить пытается. Я его опять отпихиваю. «У меня жена есть, – говорит он, – и я ее люблю, не беспокойся!» И снова на меня прыгает, а я ему коленом сами-знаете-куда . А у него там, наверное, вообще ничего не было, он даже не пикнул. «Я тебе денег дам, – говорит, – я с тобой хорошо обращаться буду!» Я ему говорю: сам жуй свое говно и хоть сдохни. Так я еще одну работу потеряла.

– Грустная история, – сказал я.

– Слушайте, – сказала Эди, – мне надо идти. Веселого Рождества.

Спасибо за выпивку.

Она поднялась, и я проводил ее до двери, открыл. Она ушла по двору прочь. Я вернулся и сел на место.

– Ах ты сукин сын, – сказала Сара.

– Чего ради?

– Если б меня тут не было, ты бы ее выеб.

– Да я эту дамочку едва знаю.

– Такое вымя! Да ты просто в ужасе был! Ты даже взглянуть на нее боялся!

– Что ей, заняться больше нечем – шарахается повсюду перед самым Рождеством?

– А чего у нее самой не спросил?

– Она же сказала, что ищет Бобби.

– Если бы меня здесь не было, ты бы ее выеб.

– Не знаю. И не могу об этом знать…

Тут Сара встала и завопила. Разразилась рыданьями и выскочила в соседнюю комнату. Я налил себе выпить. Цветные огоньки на стенах вспыхивали и гасли.